На Новой Земле (Т. Синицын)

МЕРТВЫЙ ОСТРОВ

— А вот и Новая Земля в своем "майском костюме", — махнул рукой через нос парохода бывалый пассажир.

Около горизонта, действительно, выступал из воды берег, уже успевший покрыться снегом яркой белизны (была половиня октября). На белом снегу чернели какие-то провалы: "майский костюм" Новой Земли здорово, повидимому, пострадал от времени, щеголяя не только своей ослепительной белизной, но и прорехами.

— А может быть, это вовсе и не остров, а плавающие льдины, и между ними темнеет вода?..

Полным ходом идет пароход навстречу бело-темной пестроте, все выше и выше поднимающейся из воды. Теперь уже не может быть сомнения: впереди земля.

Вот уже ясно видны и черные пятна, издали казавшиеся провалами: это крутые склоны каменных скал.

Синицын Тимофей Петрович (Пэля Пунух) (1894-1971) Прозаик, журналист, педагог, первооткрыватель ненецкой темы в литературе Родился 3 марта 1894 г. в деревне Демидовской Шенкурского уезда Архангельской губернии. В 1920 - 1922 гг. был ответственным организатором ликвидации неграмотности, заведовал подготовкой педагогического персонала при Архгубоно, затем на журналистской работе. Осенью 1925 г. губернский отдел народного образования предложил Тимофею Петровичу поехать на Новую Землю и открыть там школу-интернат для коренного населения - ненцев. Он был первым педагогом ненецкой школы на Новой Земле и в историю ненецкого округа вошел как один из зачинателей народного образования. Здесь приведены рассказы из его книги "На Новой Земле".

Поражает отсутствие каких-либо признаков человеческого жилья: не видно построек; не клубится дымок из труб; не разбрасывает горячих и светлых искр на просторе разложенный костер...

Снег и камень... Камень и снег...

Это все, что видно на берегу — на Новой Земле. А у бортов парохода плещется и пенится зеленоватая вода.

Над водой еще изредка показывается голова любопытной нерпы да пролетают стайки водных птиц, а на земле... На земле нет ничего, что говорило бы о жизни. Земля — это мертвец, покрытый саваном. В могильном, суровом молчании застыли каменные холмы. И никто, ни одна живая тварь не смеет нарушить этот недвижимый покой.

Трудно поверить, что тут живут люди. Да и почему их не видно?.. Или пустынны только берега острова, а люди живут вдали от берегов? Может быть, в глубине острова есть и леса? Вылазка на берег об'яснила бы, конечно, многое. Скорей бы уж приставал пароход!..

Но проходит еще много длинных минут томительного ожидания, прежде чем с капитанского Мостика раздается команда:

— Приготовить якорь!

Медленно вползает пароход в узкую губу. Берега теперь совсем рядом. Но ни двуногих, ни четвероногих живых обитателей попрежнему не видно. Мертвый издали, остров остается мертвым и вблизи.

Пароход протяжно и басовито свистит.

Через несколько минут можно будет выйти на мертвую землю...

... Стреляют!? Где!? Кто?.. И лают собаки!?

Из-за небольшого каменного островка, расположившегося на средине губы, неожиданно выглядывают новенькие постройки. Около построек суетятся люди с ружьями в руках, беспорядочно стреляют.

Несколько десятков собак сопровождают выстрелы звонким разноголосым лаем.

И пустынный остров сразу оживает. Горсточка людей и кучка собак так старательно и так громко шумят, что сразу же забываешь о той пустынности, которую только что видел.

Под'езжающую с парохода лодку встречают все жители поселка, включая и грудных младенцев.

Со всеми приезжими здороваются за руку. У каждого незнакомого спрашивают:

— Ты кто будешь? Зачем приехал?

Торопятся познакомиться с приезжими и собаки. Собачья вежливость требует обнюхивания незнакомого. И они стараются расцеловать гостя в губы. Напрасно хозяева цыкают на них, награждают пинками: собаки точно выполняют свой, собачий, обычай. На первых порах и с непривычки в кольце подпрыгивающих собак чувствуешь себя довольно скверно: тычки холодными, влажными носами в щеки и в губы очень неприятны. Но вырваться из лающего, визжащего, двигающегося кольца не так-то легко. Без энергичного вмешательства колонистов это почти невозможно, если не знаешь собачьих повадок, привычек и обычаев.

Наконец, соблюдены все приличия вежливости людской и собачьей. Скорее в глубь острова! Дальше от морского берега!

Что скрывается вот там, за каменным пригорком? Не спрятано ли чего-нибудь неожиданного, как спрятано было от океана становище?

Вот уже позади первый и второй пригорок. Уже не видно из-за пригорков крыш строений; не слышно лая собак и грохота лебедок, перегружающих из трюмов парохода в лодки привезенные в становище запасы...

На мягком снегу кое-где видны свежие следы песцов и мышей-песцовок. Признаков растительности, кроме травы, никаких.

Может быть, есть лесок или кустарник вот за этим — третьим пригорком?..

Нет, и здесь только камень, снег, да засохшие стебельки цветов и трав.

Лезть на новый пригорок, пожалуй, и не стоит: вероятно, все то же. Лучше присесть здесь и полюбоваться своеобразной, хотя и суровой и холодной, но какой-то чарующей красотой.

С пригорка не видно губы и строений, но хорошо видна гладкая океанская синь, бледное небо и много, много темных каменных выступов среди белого снега. Очень странно, что отчетливо видны отдельные выступы на скалах, отстоящих очень далеко от места наблюдения. Да и вообще человеческий глаз видит здесь дальше, чем в других, более южных местах. Об'ясняется это тем, что воздух здесь прозрачнее того, который мы знаем на материке. Не эта ли прозрачность воздуха и делает дикую природу каменной Новой Земли удивительно красивой, хотя и не блистающей разнообразием красок?..

В безмолвии стоят каменные скалы. Не слышно морского прибоя. Не поет ветер своих унылых, нудных песен. Птичий гомон и голоса людей не рвут прозрачной и холодной тишины.

После утомительного многодневного морского пути и пароходной шумливой сутолоки приятен полный покой и тишина. Но ухо, — созданное для слушания ухо, — помимо воли, ловит звуки, ищет звуков. А звуков нет...

И тишина теряет свою прелесть. Она перестает быть приятной. Она утомляет. Она кажется какой-то плотной. Это от нее — от тишины — какие-то странные перезвоны в ушах. Это от нее больно барабанной перепонке.

Нет, эта тишина также мертва, как мертвы и берега Новой Земли, когда смотришь на них с пароходной палубы.... Прочь от этой тишины! Поближе к людям, к звукам, к шуму. Даже скрежет лебедок и пронзительный лязг падающей с носа парохода якорной цепи приятнее этой тишины. И ноги торопливо бегут к становищу. А язык и губы невольно, — на этот раз уже твердо, — выговаривают:

— Мертвый остров... Все-таки это мертвый остров.

И совсем рядом замирают эти слова, как-будто тишина проглатывает их.

ПО ВОДЯНЫМ ГОРАМ

Разноцветными огоньками переливается под негреющим солнцем холодный снег. Дует крепкий восточный ветер. Протяжно свистит и жалобно стонет в пароходной оснастке.

Капитан рассчитывает засветло перейти в следующее становище (около 100 километров). Отдается команда:

— Поднимай якорь!

Лязгает, громыхает якорная цепь. Пароход медленно разворачивается в узкой губе.

В океане косматятся волны. Играют вперегонки друг с другом. Падают. Вновь нарастают, украшая хребты своими белыми гребнями. Ветер срывает косматые гребни, дробит на пылинки, плюется белою пеной.

Пароход подставляет ветру правый борт, и звонко шлепают по борту набегающие волны. Шлепки не чувствительны для парохода: он сидит в воде около 20 футов, а волны еще не так высоки. Полным ходом идет он на север, вдоль западного берега Новой Земли. Торопится засветло войти в губу, обрадовать своим появлением кучку промышленников.

Но... короток октябрьский новоземельский день. Капризен восточный новоземельский ветер. Не только с каждым часом, с каждой минутой усиливается он. К полудню в мачтах слышится уже не протяжный и жалобный стон, а свирепый посвист былинного Соловья-разбойника. Выше и выше вздымают волны свои вспененные гребни.

А над Новой Землей стелется густой, белый дым, как будто загорелся весь остров. Это ветер срывает с земли кучи рыхлого снега. Дробит его в мелкие пылинки об острые выступы камней. Бросает в низины, ущелья. Гонит в океан. Ясное небо быстро покрывается налетевшими с востока густыми облаками, и сыплются тучи хлопьев мокрого снега. Снеговая завеса почти совершенно закрыла берег Новой Земли. На помощь ей пришли еще сумерки, окончательно поглотившие Новую Землю.

Пытаться зайти в губу с каменными берегами при этих условиях было бы безумием. И пароход остановился в открытом океане.

На морской карте нашли якорную стоянку вблизи от острова. Проверили лотом глубину и сразу же спустили два якоря, чтобы было надежнее.

Ветер все еще крепчал. Пароход уже подбрасывало на волнах. Кое-кто из пассажиров начинал беспокоиться. Кем-то было вызвано опасение, что не удержаться на якоре. Командный состав парохода успокаивал:

— Якорные цепи толсты: не сорвет. Один левый "Яша" свободно выдержит напор ветра.

Скрип цепей, вой ветра, звонкие оплеухи налетающих на борта волн заполняли каждый уголок парохода. И с каждой минутой сила этих немузыкальных звуков росла. Уже через несколько минут после остановки вахтенный доложил капитану:

— Пароход относит от берега.

— Пустить машину в помощь якорям! — распорядился капитан.

Не спасла и машина: около полуночи оборвалась цепь у одного якоря, а через несколько минут и у другого. Ничем не удерживаемый пароход резко подбросило на волне и повернуло бортом к ветру.

В машинное отделение полетела по трубке команда:

— Полный ход!

На Новой Земле нет пристаней, и продолжать обход новоземельских становищ без якорей невозможно. Взяли поэтому направление на Архангельск. Пошли за... новыми якорями. Далек и страшен путь по обезумевшему океану, но иного исхода не было. Хорошо, что ветер теперь был попутный, и пароход быстро отходил от негостеприимных берегов полярного острова.

Оставленными на дне океана якорями дело, однако, не кончилось. Огромные водяные горы со страшной силой обрушивались на корму парохода, смывая с кормовой палубы пустые бочки и прочий груз. Одна из гор с такой силой ударила по рулю, что лопнула рулевая цепь. Раздалась тревожная команда:

— Все наверх!

Лишенный руля пароход перекидывало с одной горы на другую, как маленькую лодочку. Борта зачерпывали воду. Обливаемые волнами, летящими через палубу, матросы и комсостав рубили на палубе веревки, удерживавшие палубный груз. Никто не думал уже о ценности груза: важно было спасти самое ценное — людей и самый пароход.

Через несколько минут удалось срастить рулевую цепь, но... тоже лишь на несколько минут: цепь сорвалась еще раз. Тысячи пудов обрушивавшейся на палубу воды ломали двери кают. Вода проникала в трюмы. Загорелись подмоченные электрические провода... Около часа работала команда над сращиванием цепи, ежеминутно рискуя быть смытой за борт. И люди победили... Пароход лишился всего палубного груза, но устоял под ударами волн.

К утру ветер стих. Замедлилась и скорость бега водяных гор, хоть величина их осталась попрежнему огромной. Медленно влезал теперь пароход на гору. Содрогался на самой вершине горы, как будто от страха перед крутизной спуска, и стремительно падал вниз, зарываясь носом в воду. Но в этом уже не было ничего опасного.

Осенью и зимой около берегов Новой Земли часто бывают бури огромной силы. И не всегда выходят суда победителями из поединка с клокочущим океаном. В конце 1927 года был, например, такой случай. При попытке перевести мотор на защищенную от ветра сторону островка, трех промышленников унесло в океан. Лишь через несколько дней отчаянной борьбы с обезумевшим океаном удалось им попасть на пустынный берег материка. Обессиленные голодом, они уже легли на землю умирать, когда на них наткнулся кочевник — ненец из Большеземельской тундры.

В былые времена также нередки были случаи бессилия человека в борьбе с разгулявшимся океаном. Случалось, что люди платились головой за попытку попользоваться новоземельским морским зверьем.

Мешают судоходству пловучие льды около берегов Новой Земли. В 1928 году, например, еще в июле месяце, суда сталкивались с мелкобитым льдом, а в половине октября уже опять появилась шуга.

ПО СТАНОВИЩАМ

Новая Земля, не один остров, а два. Их разделяет узкий пролив — Маточкин Шар. Длина обоих островов (с юга на север) около 1.000 километров. Ширина же, по сравнению с длиной, невелика: от 100 до 200 километров.

Лет 15 тому назад очень много было разговоров о неисчерпаемых богатствах Новой Земли. Да и теперь еще можно услыхать об этом не мало прямо-таки баснословных рассказов. Если верить этим рассказам, — богатство, в виде пушных зверей, само ползет в руки новоземельца: не ленись только стрелять.

Тем не менее охотников жить на далеком острове пока еще очень немного. Прочно, окончательно осело на Новой Земле всего лишь несколько неньцев. Русские же, заезжающие в этот далекий край, смотрят на свое новоземельское пребывание, только как на временное. У всех у них есть дома и хозяйства в других местах. И Новая Земля для них всего лишь источник заработка, средство для улучшения своего хозяйства на материке, а то и просто попытка быстро разбогатеть.

Эти временные жители очень часто не считались ни с какими правилами охоты на зверя и птицу. Своей жадностью к наживе, к обогащению толкали они постоянных новоземельских жителей на беспощадное и поголовное истребление ценных в этом крае зверей и птиц.

Дикий олень, например, в данное время уже редкость на Новой Земле, а когда-то их убивали по 500-600 голов на промышленника в год. Очень мало осталось и водяных птиц гаг, пух которых ценится около сотни рублей за килограмм. Особенно сильно было развито хищничество в дореволюционные времена, когда к берегам Новой Земли наезжали хозяйчики-судовладельцы. Несколько месяцев усиленной работы нанятых за гроши людей — и у хозяйчиков огромные деньги в кармане.

В то же время постоянные жители Новой Земли — неньцы — с каждым годом добывали все меньше и меньше. Дошло даже до того, что неньцы совсем обеднели. Им не на что стало купить и хлеба. Они залезали в долги. За бесценок отдавали свой промысел кулаку, поверившему им в долг.

До 1925 года на Новой Земле было всего лишь четыре становища. Все они находились на западном побережье острова и из всего только одно — Крестовая губа — было на северном острове, а три остальные — на южном.

Белушья губа — самое южное из старинных становищ. За последние годы в нем жили почти исключительно неньцы. Бросается в глаза большой, высокий дом. Около него до десятка различных построек, похожих на бани или на маленькие кладовушки. На берегу узнаешь, что в этих маленьких домиках живут неньцы. Большинство домишек поставлено ими на собственные средства. И в каждом домишке ютится огромная семья.

Темно, грязно, сыро. Пахнет ворванью и еще чем-то таким неприятным, дурманящим голову. Неудивительно — в комнатке, длина и ширина которой шесть или восемь шагов, живет от 5 до 10 человек. Тут же сушатся песцовые шкурки, выделываются нерпичьи и заячьи. К этому надо еще прибавить привычку неньца обходиться без бани. Лишь в самые последние годы начинают рушиться эти вековые привычки, и теперь неньцы моются, хотя и очень редко: два-три раза в год.

Самый большой и приличный в Белушьей дом до революции был занят попом. В этом же доме помещалась церковь (рассчитанная на добрую сотню человек молящихся, хотя в Белушьей никогда не жило больше 40 душ) и — даже! церковно-приходская школа.

Под школу, надо правду сказать, была отведена комната, в которой легко можно было бы вместить 30-35 человек учащихся. Учителями школьными назначались попы. Перед начальством, наезжавшим сюда летом, попы умели показать, что школьные занятия (с тремя или пятью учащимися) велись аккуратно, по программе. Показывали даже ученические работы. Но... грамотных на Новой Земле не прибывало.

В 1926 году дом этот заняла Новоземельская школа-интернат. Из бывшего алтаря вышла очень хорошенькая и светлая спальня для 15 человек. В бывшей церкви помещается класс. Из бывшего же класса выкроилась столовая и спальня для 8 человек. В бывшей поповской квартире живут служащие школы. В школе учится около 20 человек. В первые годы существования школы все ученики были неньцы. За последние два года в школу принимают и русских.

В 1927 году в Белушью перешел и Новоземельский островной совет.

*

Еще около 100 километров к северу и опять старое становище — Малые Кармакулы. За последние годы в Кармакулах живут в большинстве русские.

До 1926 года это становище было центром. В нем помещался островной совет и фельдшерский пункт. Была здесь, как и в Белушьей, и церковь, и "школа". Кармакульская церковь гораздо больше церкви в Белушьей. Большая же поповская квартира выглядит и совсем барской. В этой квартире теперь помещается фельдшер и наблюдатель метеорологической станции и промышленники. Бывшая церковь приспособлена для жилья.

В 1925 году в Кармакулах была открыта Новоземельская школа-интернат, переведенная потом в Белушью.

По количеству населения Кармакулы (до 1926 года) были самым большим становищем: было 52 человека, кроме 19 школьников и служебного персонала школы.

Кармакульские постройки, — кроме бывшего церковного дома, — казарменного типа, ветхие. Очень неуютные, темные и грязные. Баня просторная, но холодная. Теплых кладовых нет совершенно.

Славятся Кармакулы птичьими базарами — и... ветрами.

*

На берегу пролива, у подошвы высоких холмов притаилось небольшое становище — Маточкин Шар. Оно севернее Кармакул на 100-200 км. Здесь живут три-четыре семьи русских и столько же неньцев. Постройки не особенно стары, но помещения грязные и холодные. Жители Маточкина Шара раньше других узнают новости с "Большой Земли", так как на другом конце Маточкина Шара (на восточном берегу острова) находится радиостанция.

*

В очень красивой местности, у подножия гор, расположено самое северное становище —Крестовая губа. Всего два дома. Большинство промышленников — неньцы.

Крестовая губа — это царство белых медведей и песцов. Бывали годы, когда в этом становище отдельные охотники убивали за зиму до 30 белых медведей и до 300 штук песцов. Но за последние годы и здесь промыслы значительно пали.

В домах Крестовой та же грязь и убожество, что и в других становищах.

ДНЕМ С ОГНЕМ

В половине ноября даже в южной части Новой Земли солнце чуть-чуть выглядывает из-за горизонта, да и то на очень короткий срок. Как расшалившийся мальчик, выставляющий свою рожицу из-за забора, выглядывает оно из-за горизонта, чтобы буйно крикнуть:

— Ищи!.. Я прячусь!.. И утягивает голову за забор.

15-17 ноября солнце посылает последнюю прощальную улыбку Новой Земле...

И от этой грустной улыбки пройдет до радостной улыбки встречи два с половиной месяца. С половины ноября начинается тяжелая для непривычных людей полоса жизни. Светлый день постепенно сменяется серой предрассветной мглой. Но и серая мгла вскоре темнеет, поглощается ночью. Ночь пожирает день и сама от этого не становится светлее. Лишь при безоблачном небе чуть-чуть светлеет теперь южный край горизонта в то время, когда должен быть полдень. Но в этом и все отличие дня от ночи.

В пасмурную же погоду между днем и ночью и вовсе нет разницы. Трудно теперь не запутаться во времени, в числах месяца.

Привычный порядок смены дня и ночи нарушен: жди, не жди, — дня не дождешься. Не будет того, чтобы солнечный луч лукаво и весело заглянул через окно. С огнем встаешь, с огнем обедаешь, с огнем работаешь, с огнем ужи наешь. Можно, конечно, и спать с огнем: от этого тоже ничего не изменится, ночная мгла не посветлеет за окном. Вот уж действительно: каждый сегодняшний день похож на завтрашний и вчерашний.

Облачный, ясный день, дождливый день — ничего этого нет. Есть просто лампа — вот и все. Зажжешь лампу — будет день. Куда удобнее, чем с солнцем, не правда ли?.. Пока не покажется солнце, день не наступает, а тут день творит че ловек по собственному желанию.

— Неужели же все два с половиной месяца (в Крестовой губе и больше) работают новоземельцы только в комнатах? Неужели они не вылезают из домов? Или... вылезают с фонарями?

Ночь крайнего Севера не похожа на какую-нибудь украинскую черную ночь. Здесь и ночью можно итти и ехать куда угодно, не заботясь об искусственном свете. И новоземельцы прекрасно выполняют на улице все необходимые по дому работы: пилят и колют дрова, чинят сани и пр... Больше того, — промышленники усиленно бьют морского зверя, ловят песцов именно в темное время.

Правда, нельзя привыкнуть в один день выполнять все работы в полутьме. Еще труднее стрелять в зверя, так как мушки ружья все равно не видно, и надо научиться целиться не через мушку, а по стволу ружья. Но... к чему только ни приспособится человек!..

Нельзя сказать, что новоземельцы безразличны к днев ному свету. Конечно, им тяжело работать в полумраке. Но сидеть и ждать, сложа руки, наступления светлого времени они не могут, если бы и хотели этого. Слишком много у новоземельца повседневных мелких хозяйственных дел, чтобы можно было отложить их выполнение до более благоприят ного времени.

Два с половиной месяца длится ночь... Не может человек прожить такой срок без пищи, без воды. В обычных условиях приготовить себе пищу, сходить на колодец (а в городе и просто отвернуть кран) за водой — дело не длинное. А вот на Новой Земле это часто тяжелая задача.

Нет, конечно, на Новой Земле водопроводов, нет даже и колодцев. Очень часто нет вблизи становища ни речки, ни озера, из которых можно было бы брать воду. Ручейки, снабжающие свежей водой становища во время лета, зимой совершенно вымерзают. Приходится поэтому делать воду из снега. Особых приспособлений нет для этого. Нужно таскать снег в комнату, в бочку.

Хорошо еще, что новоземельский снег плотный, как лед, и чаще его носят не ведрами, а кусками. Вырубает человек снежную глыбу такой величины, чтобы можно было поднять ее на плечо, и тащит в комнату. В бочке разрезает ее ножом на мелкие кусочки, чтобы было "укладнее", и идет за новой. На семейство из 5-6 человек ежедневно нужно наносить снега полную бочку. Во время же стирки и топки бани эта "порция" снега возрастает в три-четыре раза. Рубка и носка снега — хоть и не особенно тяжелая работа, но времени она отнимает много. Тем более, что снег приходится брать вдали от дома: около дома он затоптан и загажен собаками.

Особенно трудно и неприятно бывает носить снег во время ветров с метелями. Рубить тогда не видно. Мелкие снежинки больно колют лицо. Забиваются в нос, в уши, в глаза. Хорошо, если ветер не особенно силен, и можно найти около дома сугроб рыхлого снега: тогда можно черпать ведрами. При очень же сильном ветре (а это случается довольно часто) иногда приходится ограничивать потребность в воде. Не легкая задача и печку истопить так, чтобы и дров вышло немного и чтобы было тепло.

В тихую погоду не надо, впрочем, на это большого уменья. Зато во время ветра от печки, пока она топится, нельзя отойти. Тяга часто бывает так сильна, что в дымоход улетают угли. Прозеваешь каких-нибудь 2-3 минуты, и жар будет упущен. Чтобы уменьшить силу тяги, вьюшек не вынимают, а приподнимают один край, оставляя для выхода дыма очень небольшую щель. Но и в этом случае дрова в печке горят быстрее и ярче обыкновенного.

У семейных работа по заготовке воды и по приготовлению пищи лежит на женщинах. Мужчины, если нет вьюги и если есть зверь, день проводят в об'езде по капканам и в охоте на морского зверя, преимущественно на нерпу. Одиноким же промышленникам, живущим большей частью не в становищах, а в промысловых избушках, приходится всю эту работу выполнять самим, после тяжелого дня охоты.

Тяжело переносится многодневная ночь, но она имеет и свою прелесть.

Когда небо безоблачно, в самом зените его часто можно наблюдать дивные переливы многоцветного северного сияния. То суживающимися, то расширяющимися кругами, то извивающимися, как змеи, лентами, то сплошными занаве сами задергивается небесный свод... Невозможно передать словами то впечатление, которое производит северное сияние на человека, наблюдающего это явление впервые. Поражает и разнообразие форм сияния, и игра цветов, и необычайная яркость. Мерцающий свет, идущий от сияния на белую землю, делает эту землю сказочно-красивым ледяным дворцом сказочного деда Мороза.

Для тех, кто любит, понимает суровые красоты Севера, картины новоземельских северных сияний значительно ослабляют тяжесть полярной ночи. При солнце ведь не бывает северного сияния. И жители "благодатного" юга, не знающие, что такое многодневная ночь, не знают и прелести северных сияний, не любуются буйными переливами цветов радуги в прозрачном воздухе, на безоблачном небе.

"СТОК"

Тяжко жить без солнца целые месяцы.

Свет луны и свет северных сияний слишком слаб, чтобы заменить свет солнца. И люди тоскуют по солнцу, считают дни, когда оно, наконец, покажется.

Но еще больше, чем от "темной ночи", страдает новоземелец от ветров. Особенно часты и особенно сильны бывают здесь восточные ветры. Новоземельцы называют их "стоками".

Сток — это страшилище, ужас в образе ветра. Надо пожить на Новой Земле, испытать на себе силу стока, чтобы понять это. Много смешного можно услышать на Новой Земле о проделках стока, но не мало и бед приносит этот ветер.

Не ждет хорошего для себя тот промышленник, которого застигнет сток вдали от становища или от промысловой избушки. Когда мелкие снежные пылинки летят такой сплошной стеной, что нельзя видеть и за шаг от себя, нечего и думать добраться до жилья. Выручить может лишь случай. И опытный новоземелец никогда не положится на этот случай: он вырубает яму в снегу и в яму залезает вместе с собаками. Квартира, во всяком случае, не особенно теплая и удобная, зато нет риска сломать себе шею с высокого обрыва или угодить в океан. Конечно, и отсидка в яме тоже риск: а если сток продлится несколько дней?..

Бывает и так. И очень даже часто. Правда, одеваются новоземельцы тепло, и от холода в снежной квартире они долго не погибнут. Зато голод начинает очень скоро донимать. Случается, что отсиживающиеся совершенно обессиливают от голода. Был однажды даже такой случай, что русский промышленник убил двух собак, чтобы наесться самому и накормить других собак. Собаки совсем отказались кушать своих соплеменников, а промышленник все-таки утолил свой голод. Разумеется, он не варил и не жарил собачину, а ел сырую.

Около десяти дней просидел он в снежной яме и... выжил.

В другой раз ненец просидел на санях, не зарываясь в снег, около шести суток и отделался помороженными ногами.

Кармакульский фельдшер заблудился однажды в становище и его с трудом разыскали около... пустующей избушки, в совершенно противоположной стороне от того дома, куда он шел.

Бывало, однако, и хуже. Если сток захватывал промышленника в море на лодочке, промышленник погибал...

Новоземельцы хорошо знают силу стока и редко рискуют. О приближении стока они очень часто узнают по характеру неба. Только этим, пожалуй, и можно об'яснить небольшое количество жертв страшного ветра.

По наблюдениям Кармакульской метеорологической станции сила восточного ветра достигает пятидесяти и больше метров в секунду. Именно около Кармакул и бывают самые свирепые ветры. И на это есть причины.

Новая Земля — гористый остров. С юга на север, через всю Новую Землю, тянется гряда гор. Около Маточкина Шара и Крестовой губы на вершинах гор уже лежит вечный снег. Облака идут ниже этих вершин.

Горы задерживают бег восточного ветра, летящего со стороны Азии по безграничной шири плавающих океанских льдов. Горы ослабляют силу ветра на западном побережье Новой Земли. Но около Кармакул цепь гор разрывается. И вот в этот прорыв и устремляется сток со всей своей силой. Осенью, когда земля еще не покрылась снегом, сток подхватывает мелкие камни и нередко разбивает ими стекла в рамах. Не только маленькие лодки, а большие, поднимающие до трехсот пудов груза, карбасы поднимает с земли и бросает ветром за десятки саженей.

Жутко в темную пору выходить из дома, когда разыграется сток. Весь рыхлый снег срывает он тогда с пригорков, разбивает в мельчайшую пыль и тщательно забивает этой пылью каждую ложбинку, каждую щель. Обычное явление, что через незаметные щели в стенах домов Сток проталкивает в квартиры снежные пылинки. Все кармакульские дома, кроме бывшего монастырского, не могут избавиться от "беленькой холодной мучки": каждый сильный сток насыпает в комнаты кучки снега.

Сплошной стеной двигается снежная пыль, залепляет d одну секунду глаза, нос. Двигаться можно только вслепую, да и то на четвереньках, чтобы не упасть и при падении не потерять направления пути. Кругом — свист, вой, грохот. Дома дрожат от напора ветра. Порою кажется, что ветер вот-вот поднимет их на воздух...

О какой бы то ни было работе на улице нечего, разумеется, и помышлять в это время. Только по большой нужде, — набрать необходимое количество снега, — и вылезают новоземельцы. Из дома в дом переходят очень редко, да и то с опаской. Наблюдатели метеорологической станции добираются до приборов, только держась за веревку, привязанную к столбам.

Только стоку обязан новоземельский снег плотностью. При ничтожном количестве населения нельзя, понятно, и думать о хороших дорогах на Новой Земле. Но работу по утаптыванию дорог прекрасно выполняет вместо человека сток. Он так старательно подметает рыхлый снег, как не может сделать ни один снегоочиститель. Его усердием весь остров превращается в хорошую, крепкую дорогу. На снегу не отпечатывается след человека, не проваливается в снег и такой тяжеловесный житель Новой Земли, как белый медведь.

Не будь стока, как ездили бы и ходили люди по Новой Земле в зимнюю пору? Нет, говорят, худа без добра. И хотя новоземельцы не очень любят сток, хотя и очень страдают от него, но не будь стока, добросовестно работающего над сооружением широкой и прекрасной дороги, не могли бы новоземельцы ходить и ездить по острову.

НА ПРИПАЙКЕ

Одна из главных статей дохода новоземельца — это добывание морского зверя.

Около берегов Новой Земли водятся моржи, белухи, нерпы, зайцы и лысуны. Моржи любят вылезать на пловучие льды, вдали от берегов, и раньше новоземельцы редко добывали их. Из других зверей больше всего промышляют нерпу.

Нерпа небольшой, сравнительно, зверек. Самая большая нерпа дает промышленнику от 12 до 20 килограммов жира. (Промышленники сдают этот жир по 30 коп., примерно, за килограмм и шкуру большой нерпы за 2 р. 50 коп.). Иногда к берегам Новой Земли подходит очень много этих зверей, и в удачные дни промышленники бьют их десятками. Впрочем, удачные промысловые дни — редкость. Чаще промышленник возвращается домой с пустыми руками. Да это и неудивительно: большинство новоземельцев промышляют морского зверя все еще теми же способами, что и 70-80 лет назад. Правда, кремневые ружья заменены пятизарядной винтовкой военного образца, но в остальном ничто не изменилось: как и десятки лет назад, в распоряжении охотника на морского зверя имеется только маленькая лодочка-душегубка, "стрельная лодка", как ее здесь называют. Пуститься на такой "посудине" в открытый океан на поиски зверя рискнет разве сумасшедший. Волей-неволей приходится стоять на берегу и ждать, пока зверь сам подойдет к берегу.

С раннего утра выезжает из дома промышленник. Едет к "открытой воде" искать зверя. С собой у него бинокль или подзорная труба, винтовка, 100-150 боевых патронов, кусок хлеба да бутылка воды (соленую океанскую воду ведь не будешь пить). По дороге он захватывает еще "стрельную лодку".

С высокого пригорка осматривает он через бинокль ближайшие заливы (губы) океана; ищет знакомых круглых голов на воде в той, в другой губе. Попутно внимательно осматривает и все окрестности: не бродит ли где-нибудь белый медведь, заполучить шкуру которого (стоит 80 рублей) гораздо интереснее, чем убить десяток нерп.

Но медведи не каждый день встречаются. Ближайшие к становищу губы чаще всего поделены между жителями становища, как поделена в деревнях земля, на участки; каждому свой участок, "своя губа". Надо поэтому ехать или на "свою" губу и выжидать зверя, или дальше от становища, в такие губы, которые никому не принадлежат. Чаще едут в "свою" губу, хотя издали зверя и не видно на ней. Кто его знает, -может быть и на дальней губе тоже нет зверя?..

Губы, в зависимости от ветра, всю зиму то очищаются частично или совсем ото льда, то вновь замерзают. Этот лед на губах, примерзающий к берегам, называют припайком. К припайку и подходит нерпа. С припайка ее и бьют.

Недалеко от воды промышленник оставляет собак. "Стрельную лодку" тащит с саней к самой воде и начинает ждать.

Проходит час — зверя нет...

Проходит еще час — ни одна голова не показалась над водой.

— Может быть, лучше уехать?.. Не будет зверя...

— Уедешь, а вдруг он минут через пять придет, да стадом?..

И снова медленно ползет время. Зоркие глаза пристально оглядывают поверхность воды от края до края губы. И опять ничего...

Скучно. И обидно: зря пропадает время. Больше, впрочем, скучно. От скуки и от нечего делать начинается практика в стрельбе. Поставит промышленник пустой патрон на снег, отойдет шагов на 15-20, нацелится — бах!..

Патрон полетел вправо, — неудача!.. Еще раз — влево... И хлопают выстрелы до тех пор, пока пуля не станет попадать в самый центр патрона.

Иногда эти выстрелы приносят пользу: идущая вдали от берега нерпа, заслышав шум, идет к берегу узнать причину шума (вот любопытная кумушка!) и попадает... под пулю. Любопытство нерпы хорошо известно промышленникам. И они часто заманивают в губу проплывающую мимо нерпу. Скучающий без дела промышленник начинает петь, свистеть, колотить палкой по борту лодки. Издали нерпа высовывает голову и видит черные пятна на белом снегу. Ей непременно нужно рассмотреть эти пятна вблизи. И она плывет к припайку. За свое любопытство приходится расплачиваться ей жизнью.

Вызывать одинокую нерпу тоже не особенно интересно. Да и нерпа-то часто окажется малюсенькой, не стоящей того, чтобы целый день мерзнуть на припайке. И промышленник едет иногда (все равно ведь день пропал) на соседнюю губу: в гости к соседу. Сосед не очень обижается на гостя. Если у него есть зверь, гость бьет зверя, и добыча делится пополам. Если же и здесь пустота и гладь на воде, начинается состязание в стрельбе. Пустой патрон тогда уже не удовлетворяет. Стараются выдумать что-нибудь поинтереснее. И выдумывают... Поставят иногда свой нож черенком на снег, острием к стрелку. Надо попасть пулей в острие ножа... Попадают!..

Зато в дни удачи не приходится скучать на припайке. То и дело хлопают тогда выстрелы. Как пробки, плавают на воде мертвые нерпичьи тела. Там и тут высовываются из воды круглые, черные головы. Только успевай заряжать винтовку и подбирать убитого зверя. Весь в поту, сияющий от удачи, работает тогда промышленник. Ни стрельбы в патрон, ни хлопанья по лодке в этот день нет и в помине.

Убитых за день зверей часто нельзя увезти на санях за один прием. Но их нельзя оставить и на припайке: ночью может подуть береговой ветер и унести лед из губы. И промышленник работает, невзирая на усталость. Пока показывается у припайка зверь, он не перестает бить его. Позже начинает перевозит убитые туши с припайка на берег. Если у собак достаточно корма, тут же, на припайке, снимается с нерпы шкура вместе с салом, а мясо нерпы (раук-по-местному) выбрасывается на лед. Это уменьшает количество груза для перевозки.

В порыве увлечения охотой промышленник иногда не замечает, как льдина, на которой он стоит, откалывается от остального льда. Хорошо, если и лодка окажется на отор ванной льдинке. А бывает и так, что лодка остается на стоячей льдине.

Был, например, с одним из русских промышленников такой случай:

Много шло зверя в грубу: у правого, у левого берега, на середине губы — везде показывались нерпы. Понятно, — промышленнику хотелось убить как можно больше голов. Он и бегал по припайку от одного берега губы до другого. Несколько раз уже ездил он в лодке подбирать убитых зверей, и лодка осталась далеко от собак. Сам он был рядом с собаками (но далеко от лодки), когда льдина откололась. Но он не заметил опасности сразу: перед глазами были головы нерп, и в них надо было стрелять. О надвинувшейся беде дали знать собаки: подняли такой неистовый вой, что промышленник обратил на них внимание. Тут-то он и заметил, что его относит.

Не растерялся... Бросил всю добычу. Подбежал к собакам, повалился на сани. Гикнул... Издали определил глазами, что собакам не перепрыгнуть через водную щель. Гикнул еще и еще раз. Наградил передового и еще двух-трех собак здоровенным тычком хорея и у самой воды соскочил с санок. Собаки бултыхнулись в холодную воду. Он — за ними. Ухватился одной рукой за плывущие по воде санки...

Добрались до стоячего льда. Вылез из воды, — собаки не могут выпрыгнуть на льдину: в воде запуталась упряжка.

Бросить собак это значит потерять все. И промышленник снова лезет в воду, чтобы помочь собакам выбраться. С большим трудом, пустив в дело нож, это ему удается. Бешено несутся к дому искупавшиеся в ледяной воде собаки. Гикает замерзающий седок. Колотит нога о ногу... Как ни быстро мчались собаки, все-таки обуви уже нельзя было снять с ног: она примерзла. Пришлось ее разрезать ножом, чтобы высвободить ноги.

ПЕСЦЫ И БЕЛЫЕ МЕДВЕДИ

Из сухопутных зверей на Новой Земле живут песцы и белые медведи. Изредка попадает чернобурая лисица и голубой песец. Мех всех новоземельских зверей очень теплый и пышный. Ценится обычно дороже меха таких же зверей, добытых в других местах. Больше всех других зверей добывается на Новой Земле белых песцов. Ловят песцов преимущественно в капканы.

В разных местах острова (чаще около морского берега) раскладывают промышленники куски мяса морского зверя и птичьи яйца между тяжелыми камнями. Мясо и яйца — приманка для песцов. Называют ее привадой. Привада разбрасывается ранней осенью, часто до выпадки первого снега.

Песец питается мышами, но не брезгует и падалью. Летом песцу легко живется: много мышей, еще больше птичьих гнезд, а в гнездах вкусные яйца и беспомощные птенцы. Не только хватает пищи для себя, но можно выкормить и своей семейство в 10-18 ртов. Зато во время зимы для песца начинаются черные дни. Земля покрыта крепким снегом, и под снегом прячутся мыши. Нет и птичьих гнезд. А есть надо. Без еды не проживешь всю долгую зиму. И песец рыщет по всему острову в поисках пищи. Иногда ему и подвезет: море выбросит на берег тушу какого-нибудь зверя, белый медведь бросит где-нибудь остатки своего обеда. Но чаще песец натыкается на запрятанные промышленниками под камни мясо и яйца. Чувствует песец, что тут скрыт какой-то подвох, и не сразу идет к приваде. Голод, однако, усиливается с каждым днем, и песец начинает добывать из-под камней запрятанное. Нельзя вытащить сразу весь кусок, зато можно по частям отрывать зубами.

А промышленник давно уже следит за привадой. Когда песец побывает у привады несколько раз, ставится капкан перед самой щелью, через которую можно таскать кусочки мяса. Пришедший на очередной завтрак песец попадает, конечно, в капкан. Капкан легок, но его не унесешь: цепочкой он привязан к тяжелому камню.

Случается, что песец и уходит из капкана, оставляя промышленнику в качестве добычи часть ноги... Трудно сказать, — выживает ли он с тремя ногами, но от капкана он все-таки уходит.

Хорошо ловятся песцы не каждый год. "Песцовые годы", повторяются через 5 и более лет. Зато в эти годы новоземельцы сдают пышные белые шкурки десятками, а некоторые и сотнями. Лучшая шкурка новоземельского песца ценится в 55 рублей, худшая 22-30 рублей. Изредка попадает в капкан голубой песец и чернобурая лисица. Шкуры голубых песцов ценятся в 3-4 раза дороже шкуры белого песца. Дорого ценится и чернобурая лисица.

Не мало бродит на Новой Земле и белых медведей. Этот рослый, неуклюжий зверь одинаково хорошо чувствует себя и на суше, и в воде. На суше он подбирает выбрасываемую океаном падаль, а в воде охотится за рыбой и нерпами. Ни один из полярных зверей не может осилить "ошкуя". Лишь клыкастый морж вступает иногда в битву с ним.

Но одной силы оказывается мало, чтобы быть сытым. Полярные воды, не говоря уже о берегах, скупо снабжают медведя падалью. Охота же на дичинку не всегда бывает удачна, хоть медведи и пускаются часто на хитрости.

Голодный он не останавливается перед походом на человеческое жилье, если слышит лакомый запах еды. Случаи появления белых медведей около промысловых избушек и даже в становищах бывают сравнительно частенько.

Охота на белого медведя не безопасна: раненый, он бросается на врага. Удара лапой совершенно достаточно, чтобы человек распрощался с жизнью. Новоземельцам хорошо известна медвежья сила. Но они хорошо знают и привычки медведей. Прекрасные стрелки, они редко делают промах, и чаще ходят на медведя один на один.

Больше всего добывают белых медведей жители Крестовой губы и Маточкина Шара. Ежегодно ездят они на восточную — ненаселенную — сторону острова специально для охоты на медведя.

При встрече с человеком медведь редко проявляет склонность к нападению. Он предпочитает уйти от человека. Лучше всего укрыться, конечно, в воде. К воде и устремляется медведь, завидев человека. Если позволяют условия (гладкий берег), человек старается отрезать путь к морю на собаках. Медведь бросается тогда в глубь острова. Это-то и нужно промышленнику: на собаках он легко догоняет медведя.

Среди новоземельцев есть отчаянные медвежатники. Главным образом, неньцы. Для них убить белого медведя почти так же легко, как нерпу. Даже проще, потому что нерпа высовывает голову из воды лишь на несколько мгновений, а белый медведь не особенно тороплив.

Бывают, впрочем, и неприятности при встречах с медведем. Но просто и сухо рассказывают об этих встречах почти все новоземельцы. Их жизнь — сплошной риск, игра со смертью. Опасное приключение на море, неожиданная встреча с белым медведем на суше все это обычное, будничное. Стоит ли о будничном говорить много?..

НА АРТЕЛЬНЫХ НАЧАЛАХ

Весна и осень на Новой Земле — время рыбных промыслов. Ловится здесь рыба лососиной породы — голец.

Длинную полярную зиму голец проводит в новоземельских озерах и речках, а на лето выходит в океан. Перекочевками гольца из пресной воды в соленую и обратно и пользуются промышленники. Прекрасно зная рыбьи дороги, люди ставят на этих дорогах сетки. Но сетка не особенно надежная ловушка: рыба часто обходит ее. И новоземельцы практикуют другой способ лова: они загораживают реку, в которую бросается голец осенью.

Речек на Новой Земле мало, поэтому лов гольца происходит на артельных началах. Несколько человек промышленников (а иногда и все население становища) совместно устраивают на реке плотный забор из кольев, оставляя свободным лишь неширокий проход. В этот проход ставится ловушка. Рыба, идущая в реку, попадает, конечно, в ловушку. Добыча делится поровну между всеми участниками постройки забора. В иные годы каждый промышленник на ловле гольца зарабатывает сотни рублей, но чаще добывается только для себя, на еду.

Промышляют гольца исключительно на западном побережье Новой Земли. Восточный берег до сих пор остается нетронутым. Между тем на восточном берегу, по словам самих промышленников, гольца гораздо больше, чем на западном. Эти нетронутые еще рыбные богатства могут быть использованы только после того, как будет заселен и восточный берег острова. Пока же на восточном берегу существует единственный населенный пункт: радиостанция около Маточкина Шара.

*

Очень интересна коллективная охота на белух (весной). Предварительного сговора о совместной охоте в этом случае не существует. Коллектив создается сам собой, всего лишь за несколько часов или даже минут до начала охоты. Белуха — крупный зверь. Ходит часто стадами.

Иногда стадо белух заходит в самую губу, на берегу которой есть становище. Приближение белух замечают обычно издалека, так как белухи высовывают из воды головы, чтобы набрать воздуха в легкие.

Человек, заметивший приближение белух, бросает всего одно слово:

— Белухи!..

Этого достаточно, чтобы все жители становища схватились за ружья. И не только мужчины, женщины и ребятишки принимают участие в этой интересной охоте. Задача охотников не дать белухам выйти из губы. Сделать это можно лишь с помощью ружей. При этом нельзя ранить хотя бы одну белуху все звери в этом случае ушли бы. Но опытные охотники редко допускают такую "оплошность".

Все стрелки растягиваются (на очень недалекое расстояние друг от друга) по берегу губы. Начинается весе лая ружейная перекличка. Пули шлепают о воду, делают рикошеты... И каждая пуля ложится дальше, справа или слева от белух, но ни одна не тронет воды среди стада зверей или ближе к берегу. Белухи попадают таким образом в кольцо обстрела. Избегая опасности, они идут к берегу. Почти рядом с их хвостами ложатся пули. Справа и слева слышатся те же шлепки о воду. А прямо впереди берег... Зверь высовывает из воды голову около самого берега, и ближайший стрелок почти в упор стреляет в его голову.

Удачная охота веселит все население. Но больше всех бывают довольны будущие промышленники — ребятишки. Для них охота на белух — великий праздник. Одно уже то, что они помогают охотиться взрослым, поднимает их в собственных глазах: не далек, значит, тот день, когда можно будет самому пойти охотиться на тех зверей, шкурки и сало которых привозит отец домой.

*

В группы собираются промышленники и для охоты на линных гусей. Пять-шесть человек окружают озеро, на котором есть линные гуси, и бьют беспомощных, не могущих летать птиц. Убежать на берег гуси не могут, так как озеро окружено людьми и собаками. Ныряние тоже не спасет: хорошо ныряют гуси только сначала. Потом они утомляются и пручят под воду только голову. Этим и пользуются промышленники.

Если охота происходит в открытом океане — гусей окружают на лодках. Стараются подогнать их к обрывистому берегу, чтобы они не могли выйти на берег и убежать. Утомленные гуси плавают около берега, спрятав голову под воду. Их берут иногда руками, даже не стреляя из дробовки или винтовки

ДЕТСКИЕ ПРОМЫСЛЫ

Около первого февраля "возвращается из отпуска" солнце. Два с половиной месяца не видели люди солнечного луча, и первое появление солнца встречается поголовно всеми обитателями Новой Земли. Старики, ребятишки, даже собаки как-то особенно радостно бывают настроены в день появления солнца.

Глаз привык уже к серой мгле, и яркость солнечных лучей ослепляет. Но, как ни больно глазам, взглянуть на солнце все-таки следует: "А вдруг оно не такое, как было?". Только жители полярных стран и понимают, как дорого для человека солнечное тепло, солнечные лучи. И новоземелец встречает солнце выстрелами, смехом, шутками, кувырканиями. От радости, что вернулось солнце, даже самые мрачные и серьезные люди веселятся, как дети.

Глядя на торжественную встречу солнца новоземельцами, понимаешь, откуда берет начало языческий обычай почитания солнца, как бога. Для человека, проведшего долгое время в темноте, появление яркого дневного светила действительно огромный праздник. Тем более, что вслед за солнцем прилетят вестники из другого, — далекого от Новой Земли, — мира. Эти вестники скажут новоземельцу, что он не один, что в другом мире попрежнему не прекратилась еще жизнь, — и значит, не прекратится еще и жизнь новоземельца. Ибо другой, не знающий полярной ночи, мир дает Новой Земле все, без чего нельзя жить.

Отогреется немного в солнечных лучах и сама Новая Земля. Хоть и на короткое время и не на каждом клочке своем, но сбросит она белый снежный саван, заменив его зелеными одеждами. Пусть не скоро придет тепло, но оно придет. Солнце, появившееся на небе солнце, принесет это тепло с собой из далеких заокеанских стран.

И с каждым днем все выше от горизонта поднимается лучезарный шар, все теплее и теплее его лучи. Под теплыми лучами мягкой делается поверхность снега. Там и тут появляются темные пятна проталины.

Прилетают маленькие (с воробья величиной) пичужки. Их называют на Новой Земле пунухами, пунушками. Прилет пунухов — это то же, что в других местах прилет ласточек: скоро, значит, будет весна. Как и воробьи, пунухи крохоборничают около помоек, пока нет другого корма.

Для новоземельских ребят прилет пунухов это начало "промыслового сезона". Вид беззаботно прыгающих птичек разжигает охотничий азарт в будущих промышленниках. Вооружившись деревянным луком, сделанным чаще собственными силами, целыми днями гоняются ребята за пунухами. Добыча, правда, очень мала по весу и своим размерам, но все же это настоящая добыча. О своей удаче охотники оповещают обычно все становище. И взрослые поощряют маленьких промышленников. Серьезно обсуждают с ними причину неудач, помогают усовершенствовать лук.

Позднее, когда выйдет из-под снега большинство бугров, ребята начинают охотиться на мышей. В качестве смертоносного оружия служит все тот же лук, а то и обыкновенный камень. Новоземельская мышь-песцовка вовсе не похожа на полевую мышь. У нее нет длинного хвоста полевой мыши, а ноги ее приспособлены для плавания в воде. Песцовка очень долгое время может пробыть на воде. В случае опасности она и ныряет, но не глубоко.

Во время весны на Новой Земле можно иногда встретить целые полчища мышей. У новоземельцев есть между прочим такая примета: если весной много мышей, осенью и зимой будет много песцов. Правильность этой приметы блестяще подтвердилась в 1926-27 году: весной 1926 года было на Новой Земле огромное количество мышей, а зимой новоземельцы выловили очень много песцов. Старожилы новоземельские утверждают, что это всегда так бывает.

Мышь-песцовка часто не только не прячется от человека в норку или под камень, а первая издает "боевой клич". С оскаленными зубами встает она, как заправская медведица, на задние лапки и кричит во всю силу мышиных легких. Молодых "промышленников" приводит в восторг мышиная отвага... Четвероногий "зверь" идет на "промышленника" в атаку на задних лапах, разве не похоже это на битву со страшным белым медведем?.. И битва начинается по всем правилам охотничьего искусства. Если оружие лук, надо прицелиться в сердце или в голову.

— Что бы сразу насмерть!..

Если же лука нет с собой или же он поломался, под ногами сколько угодно камней, это тоже хорошее оружие. И в этом случае прицел, потом сильный взмах рукой. Важно попасть с одного раза и непременно в голову: промах делают ведь только худые стрелки!..

За последние годы мышиные шкурки (водяной мыши) скупаются, как пушнина. За хорошую шкурку можно получить до 30 коп. Таким образом, охота на мышей является для ребенка уже дающим доход промыслом. Но в этом не самое главное. Главное в том, что через охоту на пунухов и мышей вырабатывается меткость глаза и твердость руки. Охота на пунухов и мышей ведет к тому, что уже в 11-12 лет новоземельский ребенок бьет из дробовки пролетающих гусей.

ЦЫНГА

Жители Новой Земли не знают ни кори, ни скарлатины, ни каких-либо эпидемий. Зато изредка, одновременно с появлением солнца, заглядывает сюда цынга.

У заболевших цынгой сгущается венозная кровь. Происходит, — как говорят врачи, закупорка вен. У больного перестают сгибаться ноги в ступнях и коленях. Потом отказываются служить руки в кистях и в локтях. Человек теряет способность двигаться, что-либо делать руками. Стоит сделать попытку, встать на ноги, как начинаются страшные боли, как от ожога.

Цынга подкрадывается незаметно. Ни повышения температуры, как при других болезнях, никаких других признаков недомогания человек не чувствует. Начинается цынга с разрыхления десен, с распухания их. Особых болей не чувствуется при этом, и люди неопытные не всегда обращают внимание на незначительный непорядок во рту.

Захваченная вначале, цынга излечивается очень быстро. Но запущенная — она поддается лишь длительному лечению, если нет возможности тотчас же выехать с Новой Земли (а этой возможности обычно нет). И цынготные больные часто умирают мучительной смертью. Бывают случаи, что вымирает почти целиком все население становища. Последний раз такая печальная участь постигла колонистов нового становища (на южном берегу острова) в 1927 году. Из четырех человек до парохода выжил только один, да и тот "едва дышал".

Причина цынги — сырой климат и недостаток свежих продуктов, особенно овощей. Никакого лекарства не нужно при цынге, если есть лук, картошка и другие овощи. Но беда новоземельца как раз в том и заключается, что у него нет приспособлений для хранения овощей. Да и сами колонисты смотрят на цынгу как-то легко: никто из них, несмотря на неоднократные случаи смерти, не считает цынгу серьезной болезнью. В тех же случаях, когда эта болезнь все-таки навещает их, они усиленно налегают на нерпичью кровь. Думают, что теплая кровь только что убитой нерпы тоже избавляет от цынги. Так ли это или не так, но не каждый из русских колонистов может заставить себя пить черпичью кровь, очень уж неприятно пахнет нерпа!..

Неньцы — те лучше приспособились к новоземельскому климату. Заболевание цынгой среди них — редкость, исключение, хотя питаются они хуже русских. Да и русские колонисты, несомненно, меньше бы страдали от цынги, если бы больше обращали внимания на свое здоровье, на правильное питание.

ПТИЧЬИ БАЗАРЫ

Лучшее время года на Новой Земле — лето. Правда, оно не особенно жаркое, хоть два с половиной месяца солнце и не закатывается за горизонт.

Летом на Новой Земле необычайное оживление: пернатое население круглые сутки хлопочет над выведением птенцов. Птичий гомон, звон миллионов крыльев заполняют каждый уголок Новой Земли. Особенно много гнездуется здесь водяных птиц. Берега Новой Земли во многих ме стах буквально бывают усеяны птицами. Сосчитать все количество сидящих на берегу птиц, видимых глазом, нет никакой возможности: так их много. Одно можно сказать: тут не сотни, не тысячи, а миллионы птиц одной и той же породы.

У каждой птицы есть свое местожительство, своя родина. На родину птица прилетает весной и срочно принимается за семейные хлопоты. Скопление птиц носит название базаров.

Есть на Новой Земле губа Пуховая. Когда-то около этой губы водилось огромное количество гаг. От них-то губа и получила свое название. Гага выстилает гнездо пухом. Пух она выщипывает со своего тела. Ни у какой птицы нет такого нежного пуха и никакой другой пух не ценится так дорого, как гагачий.

Новоземельские промышленники не оценили в свое время этой птицы: они не только обирали из гнезд ценный пух, а часто и гагу убивали на гнезде. Убивали не потому, что мясо этой птицы особенно вкусно, а просто так: чтобы лишний раз выстрелить в живую цель. Понятно, что скоро от гагачьих базаров осталось одно воспоминание, а сбор пуха перестал давать сколько-нибудь значительный заработок.

Сейчас новоземельцы уже поняли, что истреблением гаг они "зарезали курицу, несшую золотые яйца". На своих собраниях и с'ездах выносят они теперь постановление о запрещении убивать гаг-самок на гнездах. Если эти постановления не будут нарушаться, пуховый промысел скоро будет, вероятно, давать новоземельцу большой доход. И за последние годы он уже начинает давать доход.

Пока же самые многочисленные и шумные базары на Новой Земле — базары гагарок. Гагарка величиной с ворону. И крик ее напоминает воронье карканье. К передвижению по суше гагарка совершенно не приспособлена. Хорошо чувствует она себя только на воде. Для гнездования выбирает отвесные каменные скалы на морском берегу, чаще на островке, чтобы в одну секунду можно было попасть в воду.

НОВОЕ НА НОВОЙ ЗЕМЛЕ

Суровы и тяжелы условия новоземельской жизни. Беспощадна цынга в истреблении людей. Неуемен дикий разбег страшного стока. Неумолим клокочущий и бурлящий океан. Мстителен, гневен раненый белый медведь. Ненадежны выступы каменных отвесных скал. Многодневна полярная ночь, и холодно полярное солнце...

На каждом шагу, в каждом уголке Новой Земли стережет промышленника опасность, лишения. И это изо дня в день, из года в год...

Раньше ко всем этим лишениям присоединялось еще одно и, пожалуй, самое тяжелое: постоянных новоземельских колонистов бессовестно обирали, обсчитывали, обманывали, не давали подняться и отойти от скотской грязной жизни ни на шаг. Как жили деды и прадеды в грязи и невежестве, так должны были жить и внуки, и правнуки.

Время от времени наезжавшие на Новую Землю кулаки предлагали неньцам спиртные напитки в неограниченном количестве. Давали в долг всего, чего бы ни попросил ненец. И брали за все, разумеется, в пять, в десять раз дороже, чем стоила вещь. Пушнину же дешевили. И новоземельский ненец, несмотря на обилие добытого за год, почти всегда оставался в долгу.

Кулакам помогало и бывшее царское правительство. Почти ежегодно приезжавший на Новую Землю чиновник архангельского губернатора (а иногда и сам губернатор) начинали разговор с неньцами с того, что предлагали им выпить. Дальнейшая забота правительства сводилась к тому, чтобы послать на Новую Землю пьяных, безграмотных монахов, которые усердно пили вместе с неньцами и еще усерднее советовали царя и бога чтить. Для отвода глаз были открыты школы, но чему могли научить в этих школах безграмотные попы-монахи, выполнявшие обязанности школьных учителей? И неньцы в грязи рождались, в грязи жили, в грязи и умирали, не зная иной жизни, кроме сытой и пьяной сегодня и голодной завтра.

И все-таки новоземельский ненец не променяет берегов Новой Земли на берега Черного моря. И не потому только не променяет, что он темен, пуглив, суеверен, а потому, что крайний Север имеет свои прелести, которых никогда не найдешь на юге. Характерно, что очень многие из людей, проживших на крайнем Севере хотя бы один год, редко расстаются с этим краем без того, чтобы не побывать в царстве льдов и вьюг еще и еще раз. Русские промышленники, забирающиеся в заполярные дебри в большинстве случаев с целью хорошо заработать, очень часто не могут даже сколько-нибудь сносно прокормить промыслом себя и семью, — так ничтожен бывает в иные годы промысел. Казалось бы, неудача должна отбить охоту жить на Севере, но очень редки случаи, когда промышленник покидает крайний Север с проклятиями суровым условиям.

Чаще же ни плохие жилищные условия, ни холод, ни голод — ничто не останавливает промышленника: Север притягивает его к себе, как притягивает магнит железо.

— В чем же причина такой тяги?..

Конечно, колонисты Севера не бессребреники, "но не в деньгах тут сила". Нажива, деньги — если даже и служат приманкой, то лишь для первой поездки на Север. А первая поездка, первый год чаще самый богатый лишениями год.

И безвольные люди, не, знающие радости труда и сладости победы, не выносят Севера. Север платит таким людям взаимностью: он или выталкивает их за свои пределы, или хоронит в своих вечных льдах. Зато все, в ком много энергии, желания работать, бороться и побеждать, могут развернуть здесь все свои силы.

Просторы, прозрачные дали, яркость лета с незаходящим солнцем — все это тоже имеет свою привлекательность для тех, кто чувствует своеобразную красоту Севера. В самом деле, нигде не встретишь такой буйной жизни, как на Севере в летний период: все меняется, все растет здесь буквально на глазах, потому что жизнь не прекращается здесь ни днем, ни ночью: не только ни часа, — нет ни одной секунды в сутках, чтобы не росли растения, не гомонили птицы. Не ленись наблюдать за окружающим, — и подметишь тайну жизни, основной смысл ее. Эта обнаженность и буйство жизни увлекают и человека. Вместе с цветами и птицами и человек забывает о том, что существует ночь время нормального отдыха.

Все лишения и неприятности зимние совершенно забы ваются, когда приходит лето. Пусть коротко и холодно это лето, зато оно раскрывает перед человеком сокровенные тайны бытия: показывает причину, источники и смысл жизни; развертывает такие яркие картины борьбы и кипения жизни, которых не встретишь нигде, кроме Севера...

Особенно довольны бывают летом неньцы. Многие из них выбираются из грязных своих домишек "на вольный воздух" — на островок, на отвесную скалу, с которой видно, как летит над водою птица, как проплывает рыба и зверь. Жилищем в этом случае служит для неньца его национальное легкое конусообразное сооружение (из бересты, брезента или оленьих шкур и длинных шестов) — чум. Серый, без затейливых украшений и даже без попыток к украшениям, чум совершенно сливается с темной скалой, становится частью скалы, частью природы. Птицы не боятся этого сооружения, как боятся они домов, и ненец попадает в самый центр кипящей кругом жизни.

Разве найдешь это на юге, где до тошноты однообразно темна и безжизненна ночь? (Однообразна для такого далекого северянина, как новоземельский житель.) И новоземелец снова и снова согласится терпеть неудобства зимою, чтобы еще и еще раз пожить в ту пору, когда солнечный шар, не заходя, плавает месяцы по небу, а жизнь выпирает изо всех трещин скал, из воды, из земли.

Впрочем, и зимние условия жизни значительно изменились на Новой Земле к лучшему с тех пор, как острова Ледовитого океана стали советскими. Многие из прежних лишений отошли теперь в область преданий, сказок, анекдотов...

Если раньше Новая Земля связывалась с внешним миром только в летнюю пору, когда около берегов ее могут ходить морские суда, то уже с 1923 года на Новой Земле работает радиостанция. Правда, станция эта от самого ближайшего становища удалена почти на сто километров. Она находится на восточном берегу Новой Земли около пролива Маточкина Шара, на южном острове, но все же, при нужде, через нее можно связаться с внешним миром. Осенью же 1928 года в становище Белушья установлен уже и радиоприемник. А Белушья сейчас — центр: тут и островной совет, и школа-интернат, и больница, и центральный склад Госторга. С Белушьей связаны сейчас все становища, и таким образом, новоземелец не ощущает больше оторванности от другого мира, не переваривается в собственном соку, как было раньше, когда единственной отрадой была водка.

Изменились к лучшему и жилищные условия: отремонтированы многие из старых домов, построены новые. На жилые помещения переделана бывшая церковь в Кармакулах, а в Белушьей церковь приспособлена под школу-интернат. Забрасываются почти ежегодно новые промысловые избушки. Открываются новые становища. Пока открыто два новых становища (Русаново и Красино) на юге острова, но в ближайшие годы предполагается заселить самый север Новой Земли и восточное побережье.

Постепенно налаживается улучшение и орудий промысла. Если раньше у промышленника имелись для морских промыслов карбас, стрельная лодка-душегубка, да не особенно важная винтовка, ставившие промышленника в зависимость от погоды, от ветра, то теперь в каждом становище есть моторная лодка, а однозарядные винтовки заменяются пятизарядными. Само собой разумеется, что на моторе и с пятизарядной винтовкой промышленник достанет больше морского зверя, чем в утлой лодчонке, подгоняемой силой собственных рук. Само собой разумеется и то, что вместе с увеличением промысла улучшаются и материальные условия промышленников.

Самые способы "добычи" зверя тоже начинают теперь меняться. Раньше промышляли в одиночку, каждый за собственный риск и страх. Из-за обладания той или иной губой бывали споры, а то еще и хуже. Теперь же промышленники группируются около госторговских моторов в артели. В 1927 году была только еще одна артель, но уже в 1928 году их стало пять.

Возможно, что не все из этих пяти артелей окажутся крепкими, но важно в данном случае начало. В ближайшем будущем, несомненно, промышленники-одиночки будут исключением. Несомненно также и то, что население Новой Земли значительно возрастет уже в ближайшие годы. С ростом же населения отпадут и еще многие неприятности новоземельского "жития", так как "На миру и смерть красна", Север же от людей требует не бездеятельности, смерти подобной, а мощного, организованного, опирающегося на науку, труда. И те из людей, кто хочет развернуть свою энергию на просторе, кто хочет закалить свои силы в борьбе, ведущейся организованным человеческим коллективом с природой, — эти люди будут первыми поборниками заселения заполярного Севера и первыми колонистами.