С пургой наедине

По образованию я радиотехник, мне 23 года. После окончания в 1972 году Ленинградского Арктического училища меня направили на Диксон, а затем на полярную станцию Мыс Желания, где я проработал более двух лет. Наиболее яркие впечатления остались у меня после первого года зимовки ...

Еще на Диксоне меня предупреждали, что Мыс Желания — едва ли не самое вьюжное место во всей Арктике. Здесь сталкиваются два моря, Баренцево и Карское, с различными климатическими особенностями и температурными режимами. Ветры дуют у мыса почти постоянно, достигая зачастую ураганной силы. Основное направление — вест-норд-вест, из одного моря в другое. Поэтому все здания на станции выстроены именно в этом направлении, чтобы создать вьюгам наименьшее сопротивление, сохранив таким образом больше тепла в помещениях. К постоянному "дутью" скоро привыкаешь и уже 8-12 метров в секунду не считаешь за ветер. А максимальную силу здешних ветров мне "посчастливилось" испытать в самом начале зимовки.

В это утро домик нашей станции вибрировал и гудел, как пустая бутылка, но я не обратил на это особого внимания, отметив лишь про себя, что ветер сегодня довольно-таки сильный. А он, оказывается, был под 50 метров в секунду. Прибор в метеорубке, измеряющий скорость ветра до 45 метров в секунду, почти весь день простоял зашкаленным.

Динамик у меня был выключен, и я не слышал, как по трансляции объявили о штормовой погоде и о запрещении одиночных выходов из помещений. "Схожу-ка на камбуз, — решил я, — принесу хлеба с маслом, да чаю попью". Я надел ватник — бушлат с капюшоном и множеством пуговиц, простые брюки, сапоги, перчатки. Только такой новичок, как я, мог решиться выйти в пургу в подобном обмундировании. Я еще не знал первой заповеди Севера, гласящей, что, выходя на минутку, собирайся на день, а собираясь в тундру на день — экипируйся на неделю.

Пройдя несколько шагов и обернувшись, я уже не увидел своего домика. Это ничего, подумал я, ведь камбуз находится как раз напротив, метрах в двадцати, надо только идти прямо. Но куда это — прямо? Кругом было одинаково бело: ревущее, свистящее молоко неслось с бешеной скоростью, застилая глаза. Иногда я даже переставал понимать, где верх, а где низ, потому что совершенно не чувствовал под собой ног: шквальный ветер бросал меня как тряпочку. Тогда я попытался вспомнить, с какой стороны дул ветер, когда я вышел из дому. Кажется, он был справа. А сейчас? Сейчас он дует почему-то прямо в спину. Надо взять круче на ветер, видимо, меня снесло в сторону, подумал я и повернул обратно. Я менял направление несколько раз, но ничего, кроме пары вмерзших в снег консервных банок, не встретил. Все это время, как я понял позже, меня сносило в сторону бухты. Я промахнулся, пройдя не только мимо камбуза, но и мимо всех строений станции, стоящих близко друг от друга и расположенных по отношению к дому, из которого я вышел, почти по правильной окружности.

Надо найти укрытие и переждать пургу. Укрыться и переждать!...

Укатанный и зализанный пургами снег был плотен, как асфальт, и ложиться на него, особенно в моей одежонке, было равно самоубийству. Я не чувствовал боли, падая на снег. Встречный ветер приходилось пробивать головой, наваливаясь на него всей грудью. Мельчайшая снежная пыль секла по глазам, заставляя смотреть только себе под ноги.

«Уж не вышел ли я на озеро, из которого мы берем воду?» — мелькнуло в голове. Но когда передо мной выросла голубая глыба льда, я понял, что это лед бухты, а там дальше начинаются торосы.

Что-то темное выросло рядом со мной. Это была дора, вытащенная на берег. Я прислонился спиной к высокой корме и отодрал лед, намерзший между лицом и краем капюшона. Потом перевалился через борт и, к своей радости, обнаружил, что носовая часть лодки покрыта досками и там образовалась небольшая полость, забитая свежим снегом; видимо, летом в нее складывали разный походный инвентарь. Я выгреб руками снег, который ревущий ветер тут же поднял надо мной, и забрался в нишу. Если немного поджать ноги, то здесь можно уместиться. Дора стояла носом к ветру, и это было хорошо, но все же в одну широкую щель между досок снег набивался очень быстро. Я выбрался из конуры, решив снять брезент, которым был укутан мотор. Брезент был огромен, и, когда я потащил его к носу доры, у меня вырвало его из рук; к счастью, он зацепился за торчащий над кормой румпель, намертво заделанный в своем гнезде. Свернув брезент в ком, я все же донес его до своей дыры и расстелил там. Вся эта возня заняла, наверное, не меньше часа. После этого я улегся в своей конуре, завернувшись в брезент. По рассказам, я слышал, что такие сильные, ветры дуют дня два-три кряду, и поэтому устраивался обстоятельно. Сутки я могу продержаться, если, конечно, не упадет температура: сейчас она была всего градусов 6—8 ниже нуля. И если не усну — в моем теперешнем положении это самое опасное. Выходя из дому, я сказал соседке, которая тоже не слышала объявления по радио, что, придя на камбуз, позвоню. Теперь меня, видимо, уже разыскивают. Досадно только, что своим легкомыслием я доставляю людям столько беспокойства.

А тем временем меня действительно искали. Разбившись на группы и связавшись, люди обошли все строения и закоулки, где я мог бы спрятаться. Как потом выяснилось, подходили и к доре, но меня в ней еще не было. О моем отсутствии сообщили на Диксон, и начальник управления приказал не прекращать поисков и сообщать о них ежечасно.

Несколько раз мне начинали слышаться голоса, и я выбирался наружу. Но это были лишь слуховые галлюцинации. Сознание того, что меня ищут, придавало сил.

С каждым разом улечься и снова укутаться в брезент становилось все труднее, и я дал себе слово не выскакивать понапрасну. Прошло какое-то время, и что-то сильно ударило в борт. Я обрадовался и моментально выбрался наверх. Несколько секунд пустой ящик из-под консервов держался, прижатый ветром к борту доры, как приклеенный, но потом мелькнул перед моим лицом и исчез в пурге, как клочок бумажки.

Я вновь полез в свое убежище и обнаружил, что брезента не стало. Видимо, ветер унес его в море...

В щель намело снегу, но заделать ее было нечем. От тающего подо мной снега давно промокли брюки, и меня била мелкая, противная дрожь. Над головой вроде потемнело, лежать стало совсем невмоготу, и я выбрался наружу. В небе полыхали салатные ленты полярного сияния, и совсем рядом, в снежной мгле, маячили верхушки мачт передающих антенн!.. Я закричал что есть силы, но не услышал своего голоса: ветер дул с прежней силой. Снег прекратился, и метель была только низовая, но довольно-таки плотная, потому что я не видел ни одного огня на территории станции.

Триста метров, разделявших меня до первого домика, я одолел за считанные мгновения, а после этого проспал пятнадцать часов кряду...

Г.Гореловский, журнал "Вокруг света" 1975г. №12